Из небесных ладоней января просыпается манна На оковы твои, На потерянный дом. Кто блуждал по пустыне сорок лет - оказался обманут, И остался рабом, И остался рабом...
Зачарованным Каем на снегу бьюсь над проклятым словом. Расцветает ли роза, мой сеньор, нынче в вашем окне? Кто натаскивал гончих, мой сеньор, в ожидании лова? Кто останется бел Там, где праведных нет?
Но были ранее мы с тобой одно - Я твоими руками бью хрусталь, Я твоими губами пью вино, Я твоими глазами вижу сталь Прополосканных ветром плащаниц, Кровь рассвета - как рана на груди, Припорошена пеплом Сизокрылых синиц.
Коронованный пламенем, лети - стало белое алым, Медный колокол дня Докрасна разогрет. Проиграв королевство, мой сеньор, не торгуются в малом На последней заре, На последней заре.
Это сладкое слово, мой сеньор, было вовсе не "вечность" - Смерть поставила парус, мой сеньор, на своем корабле. Вы же поняли тайну, мой сеньор, вы составили "верность", И дождетесь меня На библейской земле.
Там, где были с тобою мы одним - Я твоей рукой сжимаю стяг, Твоим горлом кричу: "Иерусалим!" Я твоими глазами вижу знак На нагих и молчащих небесах, Где сияет, открытый всем ветрам, Опрокинутой чашей Наш нетронутый храм.