Луна в цыганскую кузню вплыла жасмином воланов. И сморит, смотрит ребёнок. И глаз не сводит, отпрянув. Луна закинула руки и дразнит ветер полночный своей оловянной грудью, бесстыдной и непорочной. - Луна, луна моя, скройся! Если вернутся цыгане, возьмут они твоё сердце и серебра начеканят. - Не бойся, мальчик, не бойся, взгляни, хорош ли мой танец! Когда вернутся цыгане, ты будешь спать и не встанешь. - Луна, луна моя, скройся! Мне конь почудился дальний. - Не трогай, мальчик, не трогай моей прохлады крахмальной!
Спешит запоздалый всадник и бьёт в барабан округи. На ледяной наковальне сложены детские руки.
Прикрыв печальные веки и глядя в глубь окоёма, бредут оливковой рощей цыгане - бронза и дрёма.
Где-то сова зарыдала - так безутешно и тонко! За ручку в тёмное небо луна уводит ребёнка.
Вскрикнули в кузне цыгане, замерло эхо в горниле... А ветры пели и пели. А ветры след хоронили.