Время острот под бременем стока, пох*ря следы от былых катастроф. Эй, Питер Пэн, за окошком не Лондон, фортуна пригладит ладошкой локон. Пальцы стучат по иконкам, в мыслях о ком-то, за стеклом гаражи, но в такой темноте, Сквозь окон витражи не разобрать даже смазанный контур.
Это не Комптон, но та же шпана, что воспитана криком базарных товарок. Каждый подъезд в тех угрюмых дворах всегда искренне рад дарам и товарам. Им не стать бакалаврами, но нелегальный товар и обмен дал навар. Апатия длиной во всю сумашседшую молодость, эта реальность коварна.
И если есть рай, то, наверное, в нем скучно и пусто. Злобная паства в разбузданных тусах упорно возводит *ляство в искусство. Дороги уходят в тоннели ноздрей, льется блейзер на блузку.
Прочь смысловую нагрузку из текста, для них она не вывозима. Видишь, как юность пылает огнями протеста, только цвет пламени синий. То самое чувство, когда о запястье тушатся сиги. Одна ледяная пустыня, внутри гибрид Хиросимы и Новосиба.
Юные годы, спасибо за все, но не всех извлекли из-под ваших обломков. Тексты просеяв как ситом, отсек - все лишние части, еб*шим с апломбом. Проникаем в умы молниеносным броском анаконды, Луперкаль и Sharon, 16/13 урона от комбо.
Берлиозу - трамвай, Карениной - поезд. Рэперу - Версус, смертнику - пояс. Этот мир твой, где ищут погибель на тысячах скользких дорожек, Но то, что мертво - умереть не может. Берлиозу - трамвай, Карениной - поезд. Рэперу - Версус, смертнику - пояс. Этот мир твой, где ищут погибель на тысячах скользких дорожек, Но то, что мертво - умереть не может. То, что мертво - умереть не может.