Утро пропитано дымом от папирос; маслом прогорклым – овсянка и чёрный хлеб. Он очень плох /ослабел, истощал, оброс/ Да и палата походит на мрачный склеп. Он никого не ждёт, разве что врача, зная, что эти визиты напрасны, зря! В здешней больнице последний Его причал, где уже намертво брошены якоря.
Там, за порогом, апрель – золотист и свеж. Там, за окном, островки молодой травы. Это счастливое время, пора надежд! Но не Его надежд. Не Его, увы... Так отчего же с улыбкой Он смотрит вдаль, взгляд устремив на плывущие облака? Шепчутся тихо сестрички: им, правда, жаль... Жалко до чертиков бедного чудака!
Здесь и умишком тронуться не мудрено: средь процедур да и прочей пустой «возни». Полуживой, Он садится смотреть в окно. И всё равно улыбается, чёрт возьми! Шепчутся тихо сестрички: какой-то бред! В белом лоточке приносят шприцы и жгут. Он промолчит. Не раскроет им свой секрет: там, наверху, Его очень и очень ждут.