неужели ты, подумал я, выходя из трамвая 37-го на остановке там где только что был, где зернистая от дождя мостовая ещё дымилась, от датировки
воздержусь, а что до сезона был месяц май, неужели ты? ты скользнула взглядом поверх сидящих и поймала мой, и 37-ой трамвай дёрнув затормозил, и съехал твой синий плащик,
обнажая детскую шею, и я сошёл, пробуждаясь одновременно, как бы по ходу неужели ты твердить продолжая и валидол в темноте пытаясь нашарить, ни про погоду,
ни какое число не зная, хотя бы год, ты спала так тихо, что, боясь коснуться, студиозус, вдогонку крикнул я, ты идиот, на одном трамвае ездить и разминуться, и разминуться на одном трамвае ездить и
взглядом хватким не углядишь, но это присутствовало как бы знак неизбежности, что ли, и весть обоим и дышало в стекло, и прикидывало число равное двум оболам,
ибо время элегий римских-неримских прошло, а срок предстояния что ни утро короче на ночь, но когда я вижу твоё лицо и седой висок с жилкой бьющейся, дорогая, ты веришь, напрочь
отступает всё — усталость, года, невроз, только запах запах твоих волос вызывающе под рукой размётанных, чтобы
а финала нет, вообще нет слов, это род депрессии, пустокипение мозговое: поздновато встретились? но ведь встретились, а любов, как тов. Сталин писал, побеждает и всё такое,
остается надежда, что не упёрты у нас вожди и дадут умереть своей смертью в своей постели, Господи, говорю, неужели Ты здесь, неужели
шанс даёшь, вот и парки Твои поустали, поди, пряжу прясть незаметную — разве она не прореха ль? — но подруга со мной, на заре Ты её не буди, на заре она сладко так спит, и трамвай уехал трамвай уехал на заре на заре Ты ее не буди