В углу губ папироска подрагивала. Он давился, но пил, нам, счастливым, назло Вся честная пивная понять не могла, Отчего его так развезло. — Эту душу не жизнь искалечила, Не с обиды, братишка, я пью, Я искал в этом городе женщину, Ту, единственную, свою!
Поначалу, наверное, молод был, Много было, сам знаешь, чего... Были встречи, и были проводы, Не хватало всегда одного.
От судьбы получая затрещины, Вот он я, сам не свой, на своем стою: Я ищу в этом городе женщину, Ту, единственную, свою!
Даже тени обрыдлой тоски не нашел, Когда вывернул наизнанку нутро. Пустота! И такая, что нехорошо, Словно зря сорок лет прошло Как яйцо, в руке раздавил стакан, И провел всей ладонью в стекле да в крови По лицу моему... — Чуешь, какой обман В тех, которые не свои ?... И от всей души на весь зал заржал, Так, что скулы чужим от обиды свело. Каждый биться желал, потому что не знал, Отчего его так развезло?
Я уже любой настоящей рад! С мясом рву лады, Режься в кровь струна! Понимаешь, брат?... Ты всё понимаешь, брат. Без Своих нам здесь всем хана!
— Подожди! Он скамью отстранил и встал. Заплатил. Отвернувшись, меня за плечо потрепал. И побрел, как домой, на ближайший вокзал, Будто верный маршрут ее знал... Что—то встало, как ком, поперек души, Вдруг мне некуда стало спешить. Шаг от пропасти до таких вершин, Что опять захотелось жить!
Я хотел окликнуть его, догнать, Чтобы верный спросить маршрут Женщин тех, что хотят и умеют ждать, Тех, которые ищут и пьют.
От судьбы получая затрещины, Вот он я, сам не свой, на своём стою: — Я ищу в этом городе женщину. Ту, единственную, Свою!