Я умею летать. Из окна, над причалом, над клеткой, но мне хочется этих его невозможных крыльев. Этой кипы растрепанных перьев, воздушной и ветхой, припорошенной звёздной, блестящей на солнце пылью.
Он не ходит пешком. Он парит над ночной автострадой. Для него все дороги - трамплины и взлётные трассы. От него веет чаем имбирным и летней прохладой. Он лавирует ветром в потоке железной массы.
У него на руке семь часов - выбирай себе время. Можешь сладко дремать, когда гаснут огни Нью-Йорка. Рассекать по проспектам, пока просыпается Бремен. В унисон Барселоне ругаться на клубных задворках.
Он не смотрит в глаза. На плечо, на ключицу, на пальцы. Он не любит больших перекрестков, смурных прохожих. Его братья - поэты и психи, лжецы и скитальцы. Он пускает ИЛ-2 из бумаги с цветочных лоджий.
Мы гуляем по крышам. Под нами соломенный город - золотые дома и шафранный бульвар, георгины... Летний ветер отчаянно жмется под маленький ворот, забивается в наши под лёгкой одеждой спины.
Он всегда говорит [этим голосом, будто с ангиной]: "Никогда, ни за что не гоняйся за прошлым всуе." Мы срываемся с крыши крылатой бесшумной лавиной.