В лоскутных городах, построенных детством, где узкая речка под мост горбатый течёт и бьют часы на ратуше по соседству, остался жить мой добрый друг-звездочёт. Ходил он в высокой шляпе, лиловом фраке и жил на самой высокой башне страны, чинил часы и шкатулки, учил не плакать и точно знал, откуда берутся сны. От книг и чудес в его комнатке было тесно. Он знал по манускриптам язык зверей, он был смешной меланхолик, чудак, маэстро калейдоскопов и радужных пузырей. А я-то вечно – песни, драконы, брашна, пещеры, конский топот и паруса... Взбегала запыхавшись к нему на башню, божилась, что уйду через полчаса. А он заваривал липовый цвет и тихо с улыбкой грустной расспрашивал ни о чём, и счастье было простым, как у Эвридики, когда б Орфей не глянул через плечо. Любви у нас, по-моему, не случилось, в семь лет не много думаешь о любви. Но он учил, а я послушно училась секреты звёзд выспрашивать для земли. И, досчитав до тысяча двадцать третьей, под тёплым пледом в скрипучем кресле спала. В окно дышал весёлый западный ветер и ходики шептались по всем углам... Он мог бы нынче слёзы мои унять. Но нет звездочёта, башни. И нет меня.