А Бог - не сердится, что гул богохулений В благую высь идет из наших грешных стран? Он, как пресыщенный, упившийся тиран, Спокойно спит под шум проклятий и молений.
Для сладострастника симфоний лучших нет, Чем стон замученных и корчащихся в пытке, А кровью, пролитой и льющейся в избытке, Он все еще не сыт за столько тысяч лет. - Ты помнишь, Иисус, тот сад, где в смертной муке Молил ты, ниц упав, доверчив, как дитя, Того, кто над тобой смеялся день спустя, Когда палач гвоздем пробил святые руки,
И подлый сброд плевал в божественность твою, И жгучим тернием твое чело венчалось, Где Человечество великое вмещалось, Мечтавшее людей сплотить в одну семью,
И тяжесть мертвая истерзанного тела Томила рамена, и, затекая в рот, Вдоль помертвелых щек струились кровь и пот А чернь, уже глумясь, на казнь твою глядела
Ужель не вспомнил ты, как за тобою вслед, Ликуя, толпы шли, когда к своей столице По вайям ехал ты на благостной ослице - Свершить начертанный пророками завет,
Как торгашей бичом из храма гнал когда-то И вел людей к добру, бесстрашен и велик? Не обожгло тебя Раскаянье в тот миг, Опередив копье наемного солдата?
- Я больше не могу! О, если б, меч подняв Я от меча погиб! Но жить - чего же ради В том мире, где мечта и действие в разладе! От Иисуса Петр отрекся... Он был прав.