ПОВОДЫРЬ Право, пора, поводырь, проснись, голову подыми, стан распрями да выгляни, наконец, в окно. Отчего так пахнет снаружи кузницей и лошадьми и слова долетают сельские: «жмых», «толокно»?
Помнишь ли ты хоть имя того, кто нам дал ночлег? Надо бы восвояси, но нет, всё гостим, гостим. Ладно покуда осень, тепло. А выпадет снег - что мы будем делать с тобой, милый мой Августин?
Впрочем, и дома теперь бы ты наверняка скучал. Всё бы писать собирался, варьировал бы нажим. Всё бы молчал среди пепельниц, бумагу бы размечал, ввысь бы глазел, и небо тебе казалось бы не чужим.
Жаль, не видал ты его оттуда, с тех галерей, меж каковыми и мой был протянут канатный шлях. Страшное небо, страшное небо, нет ничего страшней. Чёрные бывают в нём ангелы, с кортиками, в вензелях.
Я ведь не век на согнутых шаркал, кочек боясь и дыр. Раньше-то важно шагал, вышагивал, вышивал по канве. Но налетели чёрные, справились, выбили балансир. С тех-то я пор иначе как ощупью уж и не двигаюсь по Москве.
Трогаясь с места, дёргаюсь. Выветрился, иссяк. Весь обмелел, как рекам иным не грезилось и во сне. Будет ли так и впредь? Допускаю, что будет ещё и не так. Если писать соберёшься всё же, то не пиши обо мне.
Или пиши, но по методу дядьки и бузины, не шлифуя фраз. Слов не вяжи, пускай не стыкуются, не имеют лица. Вроде того, что, дескать, тенденции упразднены. Септаккорд погас. Ягодой, мол, валяется легенда бывшего колеса.