крылья нежные на ключицах - Келли вроде того птенца. капли смеха в густых ресницах, дреды прутьями вдоль лица.
удивляется и смеется город, видя ее такой, корчит пару смешливых рожиц.
Келли машет ему рукой. ей пятнадцать. июнь и солнце. ей пятнадцать уже давно. лучик точки рисует бронзой. ей до этого – все равно. да и что там, веснушки – модно. лучше джинсов одежды нет. ей пятнадцать. она свободна. самый страшный ее запрет: не летать по ночам - и только. но, ведь хочется, черт возьми. она знает: бывает больно иногда просто быть людьми.
город прячет ее средь башен, подставляет свое крыло.
только Келли ничуть не страшно – ближе к солнцу совсем тепло.
скаты крыш чрезмерно цепки: не хватало птенцу упасть, ведь крылатость - большая редкость.
Келли же ни в отца, ни в мать. ее сестры – те просто дети, на нее будто кто шептал: любит западный Келли ветер. он однажды ее застал на церковном колючем шпиле и сорвал, словно клёна лист. каждый в нашем обычном мире падать очень боится вниз. но, не Келли. она готова ветер западный с крыш ловить, вниз срываться и снова, снова видеть ветра косую нить и вплетать ее в голос, в крылья, поддаваться его рукам, быть обсыпанной звездной пылью, напиваться свободой в хлам.
…мама в курсе. она из этих, что кричат, валерьянку пьют. Келли больше летать не светит - мамы все всегда узнают. это хуже, чем град и ливень, это просто кромешный ад. маму с места мольбой не сдвинешь - хуже будет еще в сто крат. зарешечены окна Келли, сверху скотчем [а он зачем?]. все пройдет - мама в это верит, вызывает домой врачей: эти крылья возможно срезать? вроде даже еще растут…
… и спастись никакой надежды. перья сыпались там и тут. мама просто смела их в мусор. ну же, детка, зачем кричать?
тихо в городе, сонно, пусто, разлилась в темноте печаль.
Келли любит своих сестренок… кто желал им всегда добра? Келли верила ей с пеленок. знает - зря. говорит: пора. собирает мольберт и краски, пару книг. достает рюкзак. и бежит к метро без опаски –