В общем, письмо это, детка, я выслал в бутылке с борта норвежского судна идущего в Киль, девочка, ты затираешь на карте до дырки место, где я «раздавил» этот самый бутыль. Я покланяюсь твоим загорелым коленкам, тонким запястьям, особенно если пьян… Боцман и шкипер любили друг друга за стенкой, я в это время – цинично блевал в океан… Эти стихи не тебе, они прямо из горла, ты же – как я – одиночка проглотишь и свалишь, чайка уселась и что-то там в клюве припёрла, стул со стеной не сошелся, ничто не исправишь.
Девочка, выплюни в воздух свое fuck you baby, и не звони никуда /настроение – жопа/, этот винил ни о чем, и твой номер на лейбле – L /так, наверно, в Любви погибает Европа/. Радио сдохло, и вряд ли нам виден берег, с камбуза пахнет рыбой и репчатым луком… Если нас ищет маяк, значит, кто-то в нас верит, так же как я в тебя /можешь не лыбиться сука/. Я запаял эти строчки и выбросил в воду, /рыбы глядят в изумлении/. В чем изъян? Ты – сумасшедшая, если в такую погоду выйдешь на берег и станешь смотреть в океан.
Fuck эти чувства! Какое там на хрен forever?! Я не умею летать, и ты тоже – не Вэнди. К счастью мы срали на Киль, и уходим налево, Боцман сегодня принес распечатанный бренди… В общем, письмо это, детка, я выслал куда-то с борта норвежского судна, идущего…впрочем, боцман мне нравится больше, чем все твои взгляды /я допускаю, что даже, наверное, очень…/
Рыбы глядят в изумлении, солнце садится, чайка свалила на мачту, я – искренно пьян, я постараюсь тебе никогда не присниться… Ты никогда не увидишь, как спит океан…