И выслеживание её в одиночку даёт мне силы, как голодная самка ходила за нею в дождь и безвыходна, как стихи, и, как смерть, красива, от неё я питаю сердце, впадаю в дрожь, Я не знала такую соль, ничего похожего. Никогда не приставлю дуло, припав щекой… Понимаю, что в этом нет ничего хорошего, но как тонко она втянула меня собой.
Мне хотелось бежать ей вслед, по ее границе. Задушила в себе зверька /он ощерил пасть/. Она любит туманный блюз, она любит сниться… Она стала мне жизнью после… В неё попасть невозможно почти отсюда, почти на равных не воюет со мной, кроваво ломает льды. Она стала мне строчками /но без рваных/. Как упрямая самка искала её следы.
Говорила «уймись», прикрывала ладонью губы. Столько роз, столько роз в запахе её тела. Я следила за ней /это стало навязчиво-грубым/. И всю ночь напролёт невозможно её хотела. Её влажная кожа и мой бесконечный голод… Наступала очная ставка. Боже дай силы! Она молча смотрела на то, как мерцает город. И безвыходна, как стихи, и как смерть, красива.