Скрипели вагоны ее составов, горели пожары ее суставов, неслись облака, обжигалась кожа, и не было мне никого дороже ее и перронов /начну сначала/, вокзалов, вагонов. И все стучала в моей голове, как застрявшая пуля, что девочка эта – «моя аллилуйя». Она уходила, теряла деньги, а после, рыдала в мои коленки, я снова прощала, я снова звонила, я защищала, любила, просила, велась на уловки ее, болела…и тлела…
Весна взорвалась в понедельник. Повсюду гудели машины, билась посуда. Она нажимала на «play». Панорама окна выводила на море. И мама смотрела так строго, а я говорила, что больше не буду…и набирала тайком смс самой прекрасной из всех принцесс, поскольку любила….
И выносом мозга качались вопросы в ее голове, отработанным шармом она оставляла мне новые шрамы. Но в сентябре обрываются листья, и отправляются длинные письма…не мне. И снова по кругу, до боли, до дрожи и надо быть падкой, и тоже, и тоже…быть приторно-сладкой, но только с другою в постели. Потели ладони, составы ходили от города к городу. Мы говорили о многом /так мило/, а я понимала, что «не остыло».
И снег, как холера, на утро, внезапно. И мы в эпицентре. Куда-то на Запад она улетала. Последний звонок из аэропорта. И наш городок на карте по самое горло в снегах. И я выносила любовь на руках, как пьяный пожарный из горящего дома. Неважные новости от почтальона в начале весны «ты простила мне это..?» Неважно, принцесса. Скорее бы лето…