На Итаке прохладнее ночи и тени короче И теплее оливковый сумрак (О остров! О дом! Но судьба беспощадна к идущим от берега…). Впрочем, Я совсем не о том, Одиссей, я совсем не о том.
Да и дело не в том, что слагают ненужную сагу, Что ослепший Гомер обрывает ладонью струну, И по-птичьи поет, и глотает соленую влагу, И твердит про весну, а выходит опять про войну.
Обернешься некстати и вспомнишь в каком-то бараке До озноба любимый, но всеми оставленный дом. Только я об Итаке, Улисс, я опять об Итаке, Я сбиваюсь со строк, я уже не могу о другом.
Я не знаю, как будет: закружится ветер на станах, Или боги обманут, а сам не сумеешь доплыть. И качнутся цепные замки в обезлюдевших храмах, И безумное войско без лестниц пойдет на валы.
И жена твоя, гордая птица с тугими крылами, Забывая о мертвом, начнет о живых голосить. Как слепая вода, всколыхнется стоячая память, И останется вечность, скитаясь, под сердцем носить
Нежилые дворцы, где ни ждать, ни тревожить не станут, Золотые сады, где немеряны боли твои, Зеркала океанской воды, заживляющей раны, И щепотку родной, неизбывной, горячей земли.