Завещание с просьбой быть похороненным на пляже в Сете
Костлявая Карга, которой, что есть сил, я от младых ногтей старательно дерзил, мой след взяла с сугубым тщаньем. И вот, приперт к стене чредою похорон, за благо я почел, пока не грянул гром, внести поправки в завещанье.
Нотариус, в залив Лионский голубой перо свое макни! Сегодня мы с тобой запишем, где мне станет пухом земля и сыщет плоть последний свой приют, когда на небесах небрежно подмахнут ее развод с заблудшим духом.
Ему – за облака, ушедшим душам вслед красоток и бродяг давно минувших лет, свой устремить полет отважный, а ей – к родным местам отправиться чуть свет на скором, что идет прямой дорогой в Сет, где свалят гроб на двор багажный.
Жаль, наш фамильный склеп немного тесноват (в нем уж который век могилы нарасхват). Мне, право, было бы негоже вломиться к старикам и брякнуть: “Вот, мол, я!” Подвиньтесь-ка слегка, коллеги и друзья, и дайте место молодежи!”
Поэтому прошу зарыть мой бедный прах на самом берегу, от моря в двух шагах, где у моей песчаной ниши, как в детские года, веселой чередой дельфины будут куролесить над водой на нашем пляже в Ля Корнише.
Здесь никогда Нептун не сердится всерьез, и даже если вдруг корабль пошел вразнос, то капитан кричит из рубки: “Мы тонем, черт возьми! Ребята, по местам! На этой глубине любой спасется сам – грузите выпивку на шлюпки!”
И здесь в пятнадцать лет я понял, что к чему (что на песке вдвоем милей, чем одному), и, повстречав морскую гостью, я с нею в первый раз, но до последних строк, и вдоль, и поперек прошел любви урок. И поперхнулся первой костью.
Пред мэтром Валери, великим земляком, всегда останусь я плохим учеником и лишь в одном успех предвижу: хоть мне не по плечу его могучий стих, но, если рассуждать о кладбищах морских, – мое, бесспорно, к морю ближе.
Пусть этот скромный холм меж небом и волной печальной мысли не разбудит ни одной ни в ком, и я не пожалею, Коль ширмой станет он купальщицам нагим и дети на песке воздвигнут рядом с ним свои дворцы и мавзолеи.
Еще лишь об одном просить не премину: пусть над моим холмом тенистую сосну посадят, чтобы ненароком друзей не хватанул здесь солнечный удар, когда они толпой заявятся сюда предаться скорбным экивокам.
И пусть в последнем сне мой услаждают слух мелодии сестер латинских наших двух, когда мистраль и трамонтана мне с моря принесут лозы соседской хмель: фанданго – поутру, а к ночи – вилланелль, и тарантеллу, и сардану.
А если невзначай появится из вод и на краю моей могилы прикорнет полуодетая ундина, заранее прошу прощенья у Христа, за то, что даже тень от моего креста чрезмерно станет возбудима.
Герои и цари, Рамзес, Наполеон, певцы, чей гордый прах упрятан в Пантеон, вам не понять подобной блажи! Урок вам и пример – бессрочный отпускник, что дни небытия проводит, как пикник на средиземноморском пляже.