Та самая комната Гостиницы "Стивенс", В которой на проводе Трое простились
И стилос-ботинки Царапали пол, И шторы с фатина - Лишь смерти подол.
Из рта мертвецов Свисал синий язык, И налитый свинцом Стон похож был сип.
Как снимали покойника, Из его уст Восьмилапый Раскольников Начал свой спуск.
Он пустился в бега И в неге всё ж стремглав Потерялся из виду, Ушев под эгидой.
Не узнав до конца, Не проверивши ящики, Начал бряцать я, Чтоб взяли пропащего
Зорщиком будней, Хулящим весь фатум (Не обоюдно - Спойлер постфактум).
Веду сей дневник - Девиант в дистимии. Мне уже не поможешь (Уж слишком негожий).
Она с мира теней, Её окна напротив - Прозрачный экран,- Амперсанд,- апогей.
Я лишь зритель - Она прядет нити, Вточь паркам иль мойрам - Её сердце спокойно.
Она - серая кожа, Смоль волос да оскал, Взгляд бродит, он - дрожжи, В нём гаснет тоска.
Она всегда в чёрном - Платья, перчатки, И образы шаткие, Что все ж будут сорваны. "Все началось с того, что она посмотрела в мое, а я взглянул в ее окно. Она наблюдала за мной, а я присматривался к ней. Ну и, видимо, произвел приятное впечатление, потому что как-то раз, когда я опять глядел на Кларимонду, она улыбнулась. Я улыбнулся. День за днем мы улыбались друг другу "
Игрой заполнили дни, И я ей киваю - Кивает мне вмиг, Даю знак - повторяет.
Она в треснутом зеркале Моё отражение. Взор её свернул, Как дуло ружейное.
Компульсия бьёт, Хоть хотелось уйти, Рубанул апперкот, К окну возвратив.
Чума на наши дома! Я снёс бы все стены, Все кости сломав, Но стою всё ж смиренно.
Вижу - трое висят, Все на том же крюке, Язык синий, носки об паркет. Среди них зрю себя.
Она стоит, улыбается, Тянет мне руку, Я ломаю ей пальцы Молчанием грубым.
Можем только стоять Навстречу друг другу. Она выплеснет яд, Как последнее блюдо.
Она подходит к занавеске. Я подхожу к занавеске. Она снимает шнур. Я снимаю шнур.
Она делает петлю И закрепляет шнур. Креплю.
Кларимонда садится и улыбается мне.
Четвёртое тело найдено в петле на окне С перекушенным пауком.