Германия — это тебе! Это не от Рапалло.[1] Не наркомвнешторжьим я расчетам внял. Никогда, никогда язык мой не трепала комплиментщины официальной болтовня. Я не спрашивал, Вильгельму, 10 Николаю прок ли,— разбираться в дрязгах царственных не мне. Я от первых дней войнищу эту проклял, плюнул рифмами в лицо войне. Распустив демократические слюни, шел Керенский в орудийном гуле.[2] С теми был я, кто в июне 20 отстранял от вас нацеленные пули. И, когда стянув полков ободья, сжали горла вам французы и британцы, голос наш взвивался песней о свободе, руки фронта вытянул брататься. Сегодня хожу 30 по твоей земле, Германия, и моя любовь к тебе расцветает романнее и романнее. Я видел — цепенеют верфи на Одере, я видел — фабрики сковывает тишь. Пусть,— не верю, что на смертном одре 40 лежишь. Я давно с себя лохмотья наций скинул. Нищая Германия, позволь мне, как немцу, как собственному сыну, за тебя твою распеснить боль.