- Мария! - Да, Антонио. - Мария, я хочу сообщить тебе ужасную новость. - Какую? Что ты бросил в аквариум морскую свинку, она сожрала всех рыбок, подавилась и умерла? Это безобразие я уже видела. - Нет, Мария… хотя это было очень смешно, но дело не в этом. - Ты, как всегда, засосал в пылесос попугайчика? - А согласись, было весело, когда я возвращал пылесос нашей соседке негодяйке Ундине, и попугай внутри пылесоса вдруг заговорил. - Да, смешно – она упала в обморок, уронила пылесос себе на ногу, сломала лодыжку и потом целый месяц ходила в гипсе. - Вот. И что же здесь ужасного? Нет, Мария, весь ужас в другом. Я умираю. - Как умираешь? Зачем? - А зачем умерли Гете и Моцарт? Чаплин и Робертино Лоретти? - Подожди, а разве Робертино Лоретти умер? - А разве нет? Ну, все равно, он же когда-нибудь умрет, так какая разница? Я ответил на твой вопрос? - Ну… да… А что же делать? - Выполнять мои последние желания. - Ой, да, конечно! Господи, какой ужас! - У меня к тебе несколько последних воль. Во-первых, завесь зеркала, потом останови часы, принеси текилы и будем меня оплакивать… - Антонио, но ведь ты вчера клялся, что месяц не будешь пить текилу! - Конечно, Мария, и я ни в коем случае не нарушил бы эту клятву, но по такому поводу… - Да, ты прав. - Ну, пусть земля будет мне пухом… (Пьют). Что ж, прощай, Мария! - Как, уже? - Да. Мне пора. - Бедный, бедный Антонио! - Пора зайти в бар и помянуть меня с Хуаном и Родриго. - Ты что, будешь умирать не дома? - Почему? К утру я вернусь. - А когда же ты умрешь? - Ну, я думаю, лет через двадцать-тридцать, не раньше. Но я уже начал. - Сволочь, ты все наврал! - Тшш, Мария, о покойниках, пусть даже и будущих, либо хорошо, либо ничего.