Темнеет кровля декабря Под звон полуночных штормов, Да ты не спрашивай меня, Лишь просто дай мне кров. На сапогах твердеет грязь, И как последним быть из нас? И тянет черепицы скрип Из горла медный хрип:
И он говорит ей — сестра, я слишком давно на этой войне Когда вы пьете это ваше вино, я нёбом чувствую кровь — В ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней, И наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков.
Так вышло — я еще живой, Или живой уже не я? Она не смотрит на него, Исчадье декабря. А наша высадка в закат Была прекрасна и грозна — Сейчас допью, пора назад, Не забывай, война.
И он говорит ей — сестра, я слишком давно на этой войне, Когда вы пьете это ваше вино, я нёбом чувствую кровь — В ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней, И наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков.
И еще он говорит ей — сестра, похоже, я не знаю ничего о войне, Я до сих пор не постиг математику строя наших огненных кораблей, А может, завтра я взгляну ей прямо в лицо и вдохну ее гнев, И вместо меня останется дырка в небе или же дырка в земле.
Так вот, он говорит ей — сестра, мне некуда, некуда возвращаться, кроме войны, Спасибо, слушай, мне правда с тобою сегодня было тепло; А под огнем не помнишь вкуса вина, но не знаешь вкуса вины… И он уходит обратно в ночь, тяжело подволакивая крыло.