— Если хотите знать мое мнение,— сказал Арнольд, грузно приземлившись в траву,— в таких ситуациях надо вести себя жестко с самого начала. Иначе обоим будет только хуже. Никогда не подавайте никаких надежд.
Сэм ничего не сказал. Они вышли на набережную и молча пошли в сторону летнего кафе.
У одного из его столиков собралась небольшая толпа, и уже при первом взгляде на нее было ясно, что произошло что-то нехорошее. Сэм побледнел и побежал вперед. Растолкав зрителей, он протиснулся вперед и замер.
Со стола свисал, покачиваясь под ветром, узкий желтый лист липучки. К нему пристало несколько мелких листьев и бумажек, а в самом его центре, бессильно склонив голову, висела Наташа. Ее крылья были распластаны по поверхности листа и уже успели пропитаться ядовитой слизью, одно было отогнуто в сторону, а другое непристойно задрано вверх. Под ее закрытыми глазами чернели синяки в пол-лица, а зеленое платьице, когда-то пленившее Сэма своим веселым блеском, теперь потускнело и покрылось бурыми пятнами.
Его удержали. Наташа открыла глаза, заметила Сэма и с испугом поправила челку на лбу. Усилие, видимо, оказалось для нее чрезмерным— ее рука бессильно упала и впечаталась в ядовитый клей.
— Сэм,— с усилием открывая рот, сказала она,— хорошо, что ты пришел. Видишь, как…
— Наташа,— прошептал Сэм,— прости.
— Представляешь, Сэм,— тихо заговорила Наташа,— я ведь, как дура, перед зеркалом тренировалась. Плиз чиз энд пепперони. Думала, уеду с тобой…
Ветер донес от репродуктора над лодочной станцией еле слышную трель балалайки.
— Понимаешь, Сэм, не в Америку, а с тобой… Волновалась, как я там… Помнишь, как мы купаться ходили? А мама, представляешь, из своей шторы мне новое платье сшила. Я и не знала даже, смотрю— на диване лежит. Все говорила - Наташенька, поиграй мне еще на баяне, а то уедешь скоро насовсем… Только ей не говорите… Пусть лучше думает, что я не попрощавшись уехала…
Наташа опустила голову, и на ее длинных ресницах заблестели маленькие капельки слез.
— Осторожно,— раздался слева женский бас.— Пропустите-ка.
К столику подошла официантка с багровым лишаем на строгом, как у судьбы, лице. В ее руке была огромная алюминиевая кастрюля с красной надписью "III отряд". Официантка поставила кастрюлю на землю, вытряхнула туда остатки пищи из стоявших на столе тарелок, а потом одним движением сильной и жестокой ладони сорвала со стола лист липучки с Наташей, смяла его в маленький желтый комок и кинула следом. Сэма опять удержали на месте чьи-то руки. Официантка прикрепила к столу свежую липучку, подхватила кастрюлю и пошла к следующему столу. Граждане стали расходиться, а Сэм все стоял на месте и глядел на свисающую со стола липкую желтую полоску.
— Пойдемте, Сэм,— услышал он тихий голос Арнольда.— Ей уже все равно не помочь. Идемте. Вам выпить надо, вот что. Пойдемте к Артуру, он сейчас в домик к покойному Арчибальду переехал. Две цистерны поставил и факс. Там тихо, уютно. Не смотрите только на эту липучку, я вас умоляю… Сэм, дайте человеку пройти…
Сэм шагнул в сторону, и мимо него прошла странная фигура в чем-то вроде серебристого плаща, край которого волочился по земле— а может быть, это были сложенные за спиной тяжелые длинные крылья.
...
На экране телевизора в лучах нескольких прожекторов пританцовывала стрекоза.
...
Стрекоза несколько раз подпрыгнула, расправила красивые длинные крылья и запела:
— Только никому Я не дам ответа, Тихо лишь тебе я прошепчу…
...
Дмитрий сунул руки в карманы и пошел дальше. С его крыла сорвалась чешуйка и, качнувшись под ветром, приземлилась на покрытый облетевшими листьями бетон. Она была размером примерно с ладонь, с одного края лиловая, расщепленная на несколько темнеющих к концу хвостов, а с другого— белая, плавно сходящаяся в сияющую точку.
…Завтра улечу В солнечное лето, Будду делать все что захочу.