Вот я вновь посетил эту местность любви, полуостров заводов, парадиз мастерских, рай речных пароходов, и опять прошептал: "Вот я снова в младенческих ларах." Вот я вновь пробежал Малой Охтой вдоль тысячи арок.
И кирпичных оград просветлела внезапно угрюмость. Добрый вечер и день, моя бедная юность! Не душа и не плоть - чья-то тень над родным патефоном, словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.
В ярко-красном кашне и в плаще у закрытых парадных ты стоишь на посту возле лет безвозвратных. До чего ж ты бледна. Столько лет, а не можем расстаться. Добрый день, моя юность, как легко нам встречаться!
Возвышаю свой крик, чтобы с ним в темноте не столкнуться: это наша зима, мы не можем обратно вернуться. Слышим - где-то зовут. Кто-то рядом, но где - не находим. От рожденья на свет ежедневно куда-то уходим,
Словно кто-то вдали в новостройках прекрасно играет. Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает. Значит, нету разлук. Существует громадная встреча. Значит, кто-то нас вдруг в темноте обнимает за плечи.
И полны темноты, и полны темноты и покоя, мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою. Как легко нам теперь оттого, что подобно растенью, в чьей-то жизни чужой мы становимся светом и тенью.
Даже больше того - от того, что мы все потеряем, отбегая навек, мы становимся светом и раем. И от райских огней мы уносим в глазах по цветочку. Кто-то вечно идет мимо новых домов в одиночку.
Неужели не я, освещенный тремя фонарями, столько лет в темноте по осколкам бежал пустырями, ничего не узнал, обознался, забыл, обманулся. Значит, просто зима. Значит, я никуда не вернулся.
Остается одно: по земле проходить бестревожно. Невозможно отстать. Обгонять - только это возможно. Я - наверх или вниз, или вечно по самому краю. Ничего не узнать. Я стою, тороплюсь, обгоняю.
Только раз оглянусь, но уже этот дом запирая, на звенящую грусть от собачьего лая. Слышу медленный звук. Я зову, я спешу, я стараюсь. Все темнее вокруг, значит, я возвращаюсь.