Кустарь Илья Иваныч Спиридонов выиграл по золотому займу пять тысяч рублей золотом. Первое время Илья Иваныч ходил совсем ошалевший, разводил руками, тряс головой и приговаривал: – Ну и ну... Ну и штука... Да что же это, братцы?.. Потом, освоившись со своим богатством, Илья Иваныч принимался высчитывать, сколько и чего он может купить на эту сумму. Но выходило так много и так здорово, что Спиридонов махал рукой и бросал свои подсчёты. Ко мне, по старой дружбишке, Илья Иваныч заходил раза два в день и всякий раз со всеми мелочами и новыми подробностями рассказывал, как он узнал о своём выигрыше и какие удивительные переживания были у него в тот счастливый день. – Ну, что ж теперь делать-то будешь? – спрашивал я. – Чего покупать намерен? – Да чего-нибудь куплю,– говорил Спиридонов. – Вот дров, конечно, куплю. Кастрюли, конечно, нужны новые для хозяйства... Штаны, конечно... Илья Иваныч получил наконец из банка целую груду новеньких червонцев и исчез без следа. По крайней мере он не заходил ко мне более двух месяцев. Но однажды я встретил Илью Иваныча на улице. Новый светло-коричневый костюм висел на нём мешком. Розовый галстук лез в лицо и щекотал подбородок. Илья Иваныч ежесекундно одёргивал его, сплёвывая от злости. Было заметно, что и костюм, и узкий жилет, и пышный галстук мешали человеку и не давали ему спокойно жить. Сам Илья Иваныч очень похудел и осунулся. И лицо было жёлтое и нездоровое, со многими мелкими морщинками под глазами. – Ну, как? – спросил я. – Да что ж, – уныло сказал Спиридонов. – Живём. Дровец, конечно, купил... А так-то, конечно, скучновато. – С чего бы? Илья Иваныч махнул рукой и пригласил меня в пивную. Там, одёргивая розовый галстук, Илья Иваныч сказал: – Вот всё говорят: буржуи, буржуи... Буржуям, дескать, не житьё, а малина. А вот я сам, скажем, буржуем побывал, капиталистом... А чего в этом хорошего? – А что? – Да как же,– сказал Спиридонов. – Нуте-ка, сами считайте. Родственники и свойственники, которые были мои и женины, – со всеми расплевался. Поссорился. Это, скажем, раз. В народный суд попал я или нет? Попал. По делу гражданки Быковой. Разбор будет. Это, скажем, два... Жена, супруга то есть, Марья Игнатьевна, насквозь все дни сидит на сундучке и плачет... Это, скажем, три... Налётчики дверь мне в квартире ломали или нет? Ломали. Хотя и не сломали, но есть мне от этого беспокойство? Есть. Я, может, теперь из квартиры не могу уйти. А если в квартире сидишь, опять плохо – дрова во дворе крадут. Куб у меня дров куплен. Следить надо. Илья Иваныч с отчаянием махнул рукой. – Чего же ты теперь делать-то будешь? – спросил я. – А я не знаю, – сказал Илья Иваныч. – Прямо хоть в петлю... Я как в первый день получил деньги, так всё и началось, все несчастья... То жил спокойно и безмятежно, то повезло со всех концов. А я как в квартиру с деньгами вкатился, так сразу вижу, что неладно что-то. Родственники, конечно, вижу, колбасятся по квартире. То нет никого, а то сидят на всех стульях. Поздравляют. Я, конечно, дал каждому для потехи по два рубля. А Мишка, женин братишка, наибольше колбасится. – Довольно, – говорит, – стыдно по два рубля отваливать, когда, – говорит, – капиталец есть. Ну, слово за слово, руками по столу – драка. Кто кого бьёт – неизвестно. А Мишка снял с вешалки моё демисезонное пальтишко и вышел. Ну, расплевался я с родственниками. Стал так жить. Купил, конечно, всякого добра. Кастрюли купил, пшена на два года. Стал думать, куда ещё деньги присобачить. Смотрю – жена по хозяйству трётся, ни отдыху ей, ни сроку. «Не дело, – думаю. – Хоть и баба она, а всё-таки равноправная баба. Стоп, – думаю. Возьму, – думаю, – ей в помощь небольшую девчонку. Пущай девчонка продукты стряпает». Ну, взял. Девчонка крупу стряпает, а жена, на досуге, сидит целые дни на сундучке и плачет. То работала и веселилась, а то сидит и плачет. Ей, видите ли, на досуге всякие несчастья стали вспоминаться, и как папа её скончался, и как она замуж за меня вышла... Вообще полезла ей в голову полная ерунда от делать нечего. Дал я, конечно, супруге денег. – Сходи, – говорю, –