Представьте себе, будто вы пропали Из этого мира – не важно как. Что его составляющие детали Из памяти выветрились. Что брак,
Этим деталям присущий искони, Больше не кажется вам родным. Вернетесь – придется сверяться со списками, Где тут Отечество, а где – дым.
И вот, вернувшись (откуда – неважно) – Почуете вдруг пустоту у руля. И наглядитесь, как разные граждане. Разбегаются с этого корабля.
А еще, небось, не пройдет и дня, Как в бинокль обнаружите лично меня.
Лисенок грызет спартанца, Гертруда глотает яд. Каренина ждет на станции… Вам странно, при чем тут я?
А мне вот не странно. И я – «при чем»! Даешь венки и слезы ручьем! Открываю газ, запираю двери… Станиславский кричит: «Не верю!»
А Станиславский танцует, Станиславский поет, Он не верит ни в рай, ни в ад! Его в детстве учили, что жизнь – театр, Он учился всегда отлично. Станиславский рискует ставить точки над «ё», Он чертовски духовно богат! Он ставит общественный интерес, Он ставит общественный интерес Выше вашего личного.
Ромео спешит к балкону, Констанция ждет в Сен-Клу. По этим же злым законам Тоскую в своем углу.
Подайте мне мою Мэри, А, может быть, Мэри-Энн! Чтоб как Пенелопа – всю жизнь любила! Станиславский кричит: «На мыло!»
А Станиславский опять умывает руки, Чистит зубы, выходит в свет, Станиславский знает любовный покер Не хуже, чем текст Отелло. Он таких как я не берет на поруки, Не марает о них стилет. Станиславский любит ХХ век, Станиславский ценит ХХ век, Когда тот берется за дело!
Гагарин взмывает в космос, Пеле забивает гол. Лоретти теряет голос, Майк Тайсон меняет пол.
Я тоже участник действа – Меня так учили с детства! Есть в этой газете мои полглавки! Ну что, молчишь, Станиславский?
А Станиславский умер, Станиславский лежит Под шершавой глухой плитой. На которой рукою гробовщика Начертал он, что мне не верит. И чтоб я ни делал и как ни жил – Неизменно – «не то! не то!» Я всем говорю, что мол, мне плевать – Он умер давно, так что мне плевать! Но что-то все сверлит… сверлит…