Монсьеры, граждане, графья и баронессы И лично вам, товарищ Михельсон, Большой привет от мамочки Одессы, От мамы всех народов и времен.
У нас всегда все в полном абажуре, Пусть в Риме тиф, а в Харькове погром, А мы хотим с Петровичем - покурим, А захотим вообще - и вовсе попоем О том, о сем, О чем хотим - о том поем.
Тут на углу трамвай хмыря зарезал, Ну, бог с ним и с трамваем и с хмырем. У нас трамваев - полная Одесса, Да и потерю, собственно, мы переживем.
Вот вдову покойника - конечно, очень жалко. К тому ж мы с ней немножечко того: Так что неси, Петрович, утиралки, Давай мы поплачем за нее. Давай неси, Петрович, утиралки, Давай мы поплачем за нее.
И в Петрограде чтой-то стряслося: Какой-то крейсер стрельнул в Эрмитаж. Как объясняют наши Кися с Осей - Там получился полный абордаж.
Там, говорят, что старый мир разрушен. Но новый мир в огне растет, как исполин. А мы-то что, а мы-то, разве, хуже? Давай-ка мы, Петрович, что-нибудь спалим.
Давай неси, Петрович, поджигалки, Сейчас чуть-чуть сожжем один трактир. Ты что грустишь? Мне тоже, может, жалко, Но мы же хочем строить новый мир. Да не грусти! Нельзя же из-под палки С такой-то рожей строить новый мир.
А не постоим - так и бог с ним, с миром. Нам даже проще - нечего тужить. И мы для смеха, в этом же трактире С тобой, Абрам Петрович, будем пить.
Но только грусть в меня, Петрович, танком лезет, Ведь твой племянник, экий сукин кадр, Удрал в Париж, а мы торчим в Одессе, Хотя всю жизнь мечтали на Монмартр. А мы с тобой, как два клопа торчим в Одессе, Хотя всю жизнь мечтали на Монмартр.
Ты не мечтал!? Он просто нищий духом! Ведь там, в Париже, Петрович, там Сена, там Камю, Ведь там же пол-Одессы, по последним слухам И в кабаках Вертинского поют.
Так что давай уж, Петрович, прослезимся, В душе какой-то непонятный стон. Пускай нам Саша попоет Вертинский, Давай неси, Петрович, граммофон. Пускай нам Саша попоет Вертинский, Давай неси, Петрович, граммофон.