Двести лет сижу, двести лет твержу чепуху в клетке, как в тюрьме, в собственном дерьме и в пуху. Можно бить крылом, или напролом головой, но надежна клеть, это моя смерть, мой конвой!
Так несу я вздор и клюю отборнейший плов, и гляжу в окно, как в немом кино, все без слов. Лишь придавленный плотной рамою мат да лай, баритон гудка да собора колокола.
Где-то там живут без цепей и пут не на привязи, к черту все послав, мол, судьба сама вывезет. Водкой жизнь губя, волю не любя, в потолок свистят. Мне бы их удел: я бы улетел, не задумался.
Чтобы в уши мне неприглушенный, полный звук летел, чтоб дышать вовсю вольной вольностью, а не смрадом тел! К черту жизнь мою, к черту коноплю арестантскую, чем в дерьме сидеть, лучше помереть в дальних странствиях!