"...нет заглавной буквы, есть простая, мелкая, для выплаты, для траты, нет начала, есть квартал Китая, есть Китай квартала, вросший в Штаты Северной Америки, я тоже, видимо, врасту". Конец цитаты. Так или примерно так, похоже, в лавке сувениров и безделиц из фаянса, воска, камня, кожи думает, быть может, чужеземец (крупноват немного для китайца, для арийца несколько приземист). Он по лавке в ритме как бы танца ходит иностранными стопами, роется руками иностранца в торбах с черепками, с черепами, что-то сочиняет, напевает, морщит бровь и шевелит губами. Сочинив, немедля забывает всё, но, хоть и знает, что забудет, записать не хочет, хоть и знает сам, что первый после рад не будет. Ходит, равномерный, однотонный, бодрых усыпляет, сонных будит, временами в сумрак заоконный смотрит иностранными очами, ёжится, и, глядя в сумрак оный, что-то декламирует о чаре с птичьим молоком иль царской водкой, либо просто о горячем чае. За окном канал, и правит лодкой ангел, и смеркается всё боле. Чужеземец бронзу трёт бархоткой, щупает шандалы, жирандоли, он не здесь уже, он по соседству где-то, ближе к детству, к школе, что ли, ближе к манускрипту, к палимпсесту, к бронзовому ангелу с трубою. Гаснущие блики ближе к сердцу принимает он, чем нас с тобою. Ближе к водам Стикса, чем канала, он стопу преследует стопою. Нет начала, есть огонь шандала, есть чужак, утративший прозванье, в сумерках китайского квартала, в лавке небылиц, в одно касанье, с мелкой буквы, со строки не красной, длящий не своё повествованье. А тебе кто не велит, несчастный?