Помнишь, как оно бывало? Всё горело, всё светилось, утром солнце как вставало, так до ночи не садилось. А когда оно садилось, ты звонила мне и пела: «Приходи, мол, сделай милость, расскажи, что солнце село». И бежал я, спотыкаясь, и хмелел от поцелуя, и обратно брёл, шатаясь, напевая «аллилуйя». Шёл к приятелю и другу, с корабля на бал и с бала на корабль - и так по кругу, без конца и без начала.
На секунды рассыпаясь, как на искры фейерверка, жизнь текла, переливаясь, как цыганская венгерка. Круг за кругом, честь по чести, ни почётно, ни позорно... Но в одном прекрасном месте оказался круг разорван. И в лицо мне чёрный ветер загудел, нещадно дуя. А я даже не ответил, напевая «аллилуйя». Сквозь немыслимую вьюгу, через жуткую позёмку я летел себе по кругу и не знал, что он разомкнут.
Лишь у самого разрыва я неладное заметил и воскликнул: «Что за диво!» Но движенья не замедлил. Я недоброе почуял, и - бессмысленно, но грозно - прошептал я «аллилуйя», да уж это было поздно. Те всемирные теченья, те всесильные потоки, что диктуют направленья и указывают сроки, управляя каждым шагом, повели меня, погнали фантастическим зигзагом по неведомой спирали.
И до нынешнего часа, до последнего предела я на круг не возвращался. Но я помню, как ты пела. И уж если возвращенье совершить судьба заставит, пусть меня моё мгновенье у дверей твоих застанет. Неприкаянный и лишний, окажусь я у истока. И пускай тогда Всевышний приберёт меня до срока. А покуда ветер встречный всё безумствует, лютуя, - аллилуйя, свет мой млечный! Аллилуйя, аллилуйя...