Двадцать лет, свирель, котомка, лучший посох в мире, лучший кнут. Джим, овчар в округе славный, через реку стадо гонит вброд. Все, казалось бы, нетленно, все незыблемо - но случай тут как тут - привет, землетрясенье, дно колеблется, и тонет скот.
В берег врос, молчит, не лает пес, помощник Джима, тоже Джим. Нем и я, моя отвага вся ушла, на черном скрылась дне. В сотый раз забыв, что зримый мир вокруг скорее все же мним чем зрим, - стою, смотрю, гадаю: жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Смехом смех, но я, должно быть, тоже Джим - иначе что за пыл? Сам же все привел в движенье, сам расставил семафоры, плут. Вялый слог, набросок бледный, штрих-пунктир, сеанс гипноза был - и сплыл... Так что по нем я стражду, что к нему мои все взоры льнут?
Зной дрожит, стога дымятся. Край земли - хоть сядь и ноги свесь. Двадцать лет пустых, как космос, счастья вкус, житья иного след. Скажут мне: уж не венец ли долгих домыслов о Боге весь твой здесь? Не это ль, скажут, Бог твой? Вздор, скажу, такого слова нет.