Ещё младенцем, однажды где-то без спросу взял я с гербом и грифом бумагу; и в правом верхнем углу цветное своё, конечно, изображенье наклеил;
а посредине - единым махом, славянской вязью, китайской тушью - вписал подряд, как есть, не тая:
свой рост и возраст, и вес и адрес, и род занятий, и беспартийность, конечно; к тому прибавил, со строчки красной, подробный список родных и близких, а как же;
потом немного ещё подумал - и отпечаток большого пальца оттиснул в левом нижнем углу;
а в нижнем правом - поставил подпись, таким уж, видно, смышлёным был я ребёнком; и тёмной ночью, в степи безлюдной, дрожа от страха, большую яму я вырыл;
и в этой яме свою бумагу, свернув два раза, на дне глубоком сокрыл, зарыл и место забыл;
с тех пор вольготно живу на свете, сижу на крыше, в дуду играю по нотам; ничем не связан, конечно, кроме твоих, брюнетка, очей зелёных, джунгарских;
тем самым как бы собой являю пример особый и назиданье для всех пытливых умов и чутких сердец; на том и сказке конец.
А тёмной ночью в степи безлюдной никто не ходит, никто бумагу не ищет. Чего я, собственно, и добивался.