Наивно поверив, что вглубь от границы, не всё только дикость, не сплошь кабала, постиг я полцарства, достиг я столицы и что же я вижу, слезая с седла?
О, поиски смысла, к чему привели вы? О, даль перспективы, зачем ты лгала?
Зачем я так долго скакал из Севильи? Молчат скоморохи, притих тамада. Иных напугали, иных отселили. Всей милости гостю — солома, вода.
Мол, руки и щёки вы вымойте с мылом и трогайте с миром, а то — да, да, да.
И впрямь бы, пожалуй, вздохнуть и обратно скользнуть незаметно, собак не дразнить, но мрачные вести везти неприятно, дрожать бесприютно, бежать, семенить.
Как если бы следом сквозь даль перспективы неслись директивы: догнать и казнить.
Куда же нам драпать, зачем не остаться? Пусть верит Севилья, что гнёт уж не тот, что вольность живая, забыв опасаться, в клыкастой столице блестит и цветёт.
Что псы свирепеют в могуществе мнимом, но делают с миром не всё, что взбредёт.