Неужели свершилось? Вместо пятен возникли черты. Всё, что зря копошилось, отрешилось от всякой тщеты. Что ворочалось втуне, поразительно как расцвело. Ведь ещё накануне совсем не могло.
А сегодня свершилось — бытие обрело колею и тщета сокрушилась под своею же тяжестию. И не верится даже, как подумаешь — только же что, ну, буквально вчера же всё было не то.
А ведь было печально и вчера, и неделю назад. Не везло капитально, несмотря на размах и азарт. Уж какие, казалось, карты-козыри шли в переброс, но игра не вязалась и проигрыш рос.
По колено в сумбуре то Минфин буксовал, то Минздрав, в оборонной структуре не умели запомнить устав, а структура надзора, подшивая к доносу донос, от стыда и позора терялась до слёз.
Через дыры в кордоне утекал образованный слой, через дыры в озоне атмосфера сочилась долой, через дыры в законе плутовство умножалось везде, потому что ничто не держалось в узде.
Населенье дичало, культтовары пылились лежмя, никого не прельщала поутру по морозцу лыжня, никому на закате не хотелось к реке с камышом, не рыдалось во МХАТе, не млелось в Большом.
У танцовщика танцы вытанцовывались не вполне, у рифмовщика стансы зарифмовывались тоже не, виртуозу кларнета без отрады дуделось в дуду, потому что не это имелось в виду.
Кружевные строенья заслоняла панельная муть, с колеса обозренья прямо не на что было взглянуть, а когда и случалось приманить пассажиров с детьми, колесо не включалось, хоть до ночи жми.
А сегодня включилось, неподвижное всё завелось и всему научилось, и вовсю этим всем занялось, буксовать перестало, ощутило подспудный ресурс и само угадало спасительный курс.
Разогнулся гвардеец, приосанился доктор наук, просиял земледелец и налёг по-хозяйски на плуг, подскочил архитектор — и бегом рисовать капитель, обозначился вектор, наметилась цель.
Отыгрался картёжник, залаталась лазурная высь, богослов и безбожник у костра над рекой обнялись, а карающий орган, уловив надлежащий сигнал, отвечает с восторгом, что так он и знал.
Снова стансы и танцы украшают собою дворы, где на лавочках старцы не сварливы при том, что мудры. А в потёмках подвальных молодняк не плюёт, не галдит, потому что в читальных он залах сидит.
Всё послушалось правил, полюбило равняться во фрунт. По звонку повар Павел кипятит в чугуне сухофрукт. По гудку повар Пётр в макароны кладёт маргарин. На кордонах досмотр, в Большом — "Лоэнгрин".
И, оставшись без места, одиноко скулит и снуёт выражатель протеста, беспокойный поборник свобод. Больше не с кем бороться, не в долгу он теперь ни в каком, а ему всё неймётся побыть должником.
Он казнится, томится, уверяет, что честь на кону, и долги он стремится возвратить неизвестно кому. Делом, раз уж не данью, заплатить, попотеть для людей. Да иди же ты в баню, плати и потей.
В банях нынче опрятно, там приватно займутся тобой. Там как раз не бесплатно и напитки, и сервис любой. Там к очищенной водке ты в нагрузку получишь массаж, и кредитка красотке уйдёт за корсаж.
Может хоть под парами усомнишься в апломбе былом. Ты искал за горами, а успех невзначай за углом. И найти очень просто, даже если к Москве не привык: до Кузнецкого моста, а там напрямик.
Поздравляю, свершилось, и об этом повсюду и сплошь, проявляя решимость, извещаю господ и госпож. Пусть они по цепочке остальным сообщат господам. Прилагаю цветочки, курю фимиам, припадаю к стопам.