О, напишите кто-нибудь о Дон Жуане! О том, как он окончил путь по жуткой пьяни, как умирал он во цепях хмельного плена, как проступила на губах седая пена...
Слеза скатилась по щеке в стакан с мартини — бродяга плакал в уголке, в грехах повинен. Надрывно ветер завывал, судьбу просящий. Старик недвижимо лежал, еще дышащий.
И тихий свет над ним поник, бедой означен, и был его безмолвный лик почти прозрачен, и разум сковывал язык бесслёзным плачем: почти прозрачен был старик, почти прозрачен...
Но вдруг в неправедном гробу дыханье взвилось, и вена взбухшая на лбу сильней забилась, и распахнулись вдруг глаза у Дон Жуана, а в них беспомощно слеза светилась пьяно.
И два зрачка, как в жизни свет, с мольбою детской вонзились в женскил силуэт за занавеской, и Дон Жуан явился вновь в последнем пульсе, в последний раз взыграла кровь рывком конвульсий.
Он засмеялся, силу скул собрав по крохам, и запах женщины вдохнул последним вдохом... И было трепетно смотреть, как Зло плетётся, и было просто умереть, когда придётся.
О, напишите кто-нибудь о Дон Жуане! Как было холодно вздохнуть по жуткой пьяни, как было мёртво в кабаке недобрым знаком, и лишь тихонько в уголке бродяга плакал...