Опомнись, вития, прерви свой возвышенный труд, что так неугоден лжецу и глупцу ненавистен. Читая по звездам, ты тянешься к истине истин Но есть ли она? И зачем она там, а не тут? Одумайся, храбрый астролог! Не все тебе ввысь Глазеть, утомляя зрачки чернотою эфира. Не все ж тебе сердцем прослушивать трещины мира И разумом следовать вечности. Остановись. Пристройся к ландшафту. На юге заметишь залив. Он светел и радужен нынче, обычно он мрачен, Обычно он ровен, внушителен и непрозрачен. Как истина и, как познание, нетороплив. Спускайся туда, к развалившейся шхуне. На ют Взберись и замешкайся там безо всякого толку, Харчевню в порту посети и рассеянно долго Сиди над бокалом чего-нибудь, что подадут. Обратной дорогой не думай, спаси тебя Бог, О пользе ращенья деревьев и улиц мощенья. Ты просто иди и холодный туман возвращенья, Считая до тысячи, пробуй на выдох и вдох. А то эмигрируй куда-нибудь на острова. Разденься, влюбись в амазонку коньячного цвета И с нею, насколько тебе позволительно это, Чужое наречье учи, не вникая в слова. А то еще проще, сокройся, уйди в кабинет, И там музыкантов каких-нибудь, хоть ливерпульских, Включив, созерцай потолок или плинтус, и пусть их Другие волнуются - был Вельзевул или нет... Пока ни Эдема, ни ада в твоем шалаше, Глухом для воздействий как внутренних, так и наружных, Пока Ливерпуль из наушника льется в наушник, Ничто на Земле не напомнит тебе о душе.