Ой, чистое окно! За окном - воля. Дом - не дом, а сказка, и чего тут только нет! Даже добрый дух есть! Зовут - Коля. А хоть бы и Дима звали, не о нём сюжет.
Сюжет о том, как - молодой, непослушный - парит вверху над домом кораблик воздушный. Не то инопланетный, не то обман зренья - не дал объясненья пока никто.
Но средь застолья или в трезвой памяти, поодиночке либо всем народом враз - бывало, выглянем, а он, красавец, там летит, - и значит как бы всё в порядке, с Новым годом вас!
Он порхает в вышине, как бабочка, и тридцать первого числа, и первого. А траектория его загадочна - не то парабола, не то гипербола...
Краткий год подобен дню, день под стать блику. Спросят: чем вы жили? И не вымолвишь в ответ, что, мол, пили водку... ели клубнику... А хоть бы и смородину, не о ней сюжет.
Сюжет о том, как - самой себе в радость - летела моя молодость, моя младость. Махал крылом кораблик с небес и был светел... Никто и не заметил, как он исчез.
А вместе с ним ушёл сюжет из повести, и строчки вьются вкривь, как традесканция. А пишу я их, к примеру, в поезде, и следующая станция - Франция...
Вы мне скажете, что это, мол, лирика и что кораблик тот в кино все видели. А всё же мне бы на него, хоть изредка, поглядеть бы наяву, хоть издали.
Постучать бы в то окно, посвистать дико, вместо «гутен морген» кукарекнуть, как петух: «Холодна ли водка? Сладка ль клубника? Всё ли добрый дух сильней недобрых двух?..»
Не жду ответа, не ищу возврата. Она затем и молодость, что крылата! Чего не понял в двадцать, вдруг - поймёшь в сорок. Уж тут никто не зорок. Всяк близорук.
И потому-то я сижу теперь в поезде, а незабвенный мотылёк - кораблик мой - по параболе несётся Бог весть где. И конца и краю нет параболе той.
На честном слове или так, на отзвуке, на первой буковке от слова честного, но летит он, кувыркаясь в воздухе, по параболе Лобачевского...
Всяк был молодой. Да не всяк - старый. Одного застолие влекло, другого - храм. Кто бренчал монетой, а кто - гитарой: там-тарам-тарам-там-тарай... там-тарам-тарам...