Михаил Щербаков - Рецензия | Текст песни

• Тексты песен
• Михаил Щербаков
• Рецензия

РЕЦЕНЗИЯ

Ещё я утром веки еле разнял, уже звонок: лети-выручай!
У них премьера, им позарез экспертный отклик, не подкачай.
Достойно встреть новейшую драму. И — чем положено — увенчай.

Легко сказать, а мне-то в пятницу крюк — куда-то в пригород, в ковыли:
премьеру сдвинули вглубь и в глушь (как в той же «Чайке», видите ли),
к живой земле, на дно котловины. Поближе дна найти не могли.

Уж раз цейтнот — извольте по проводам. Где недослышу — переспрошу.
Не зря я кадровый рецензент, во всех анонсах так и пишу.
Диктуйте вкратце самую сущность. Авось, осмыслю и причешу.

Итак, зачин классический, крах семьи, висит наследство на волоске.
В семье два сына, именно два, не три, фиксируем на листке.
Считай, как в том же Ветхом Завете. Зато не как в «Коньке-Горбунке».

Меньшой близнец безгрешен, чуть ли не свят, его удел — принятие мук,
источник коих — брат-антипод, мастак интриги, чёрный паук.
Соткать конфликт — задача злодея. Святому якобы недосуг.

Отец у братьев несколько не в себе, ему мерещится, что он — мать.
А где обычная мать — о том решаем голову не ломать.
Готовься к штурму кадровый зритель! Твоя задача — не понимать.

Ах, да! Ещё массовка в роли толпы. Её девиз — быка за рога.
Она рычит и, кроме зеркал, везде умеет видеть врага.
Но затихает вовремя, если подкинуть ей кусок пирога.

Интрига вскачь, без пауз, подкуп-шантаж, подлоги, чистый «Декамерон».
Полно троюродных в дележе, а хищник хочет весь миллион.
Меньшой-то вряд ли претендовал бы. Но — оклеветан и удалён.

Казнит паук соперников, шанс растёт, идёт за первым актом второй.
Но тут массовка в роли молвы — хотя за злыдня, в общем, горой —
спроста в районной хвастает прессе: кто, дескать, в пьесе главный герой.

Само собой скандал. Быка за рога, сундук на ключ, бумаги на стол.
Отец, который якобы мать, лишает благ виновника зол.
А тот следит в замочную прорезь. Он хлопнул дверью, но не ушёл.

Внезапно мать, она же отец, во мраке ловит шёпот, как бы призыв.
И в нём, конечно, младшего сына мёртвый голос вообразив,
она — босая, через болото — спешит на зов. Но тут перерыв.

Болота, кстати, тоже не примитив, аппаратура на высоте.
Любой пейзаж, а то и орнамент, при потребности в красоте,
проектор лазерный полихромный лучами чертит на пустоте.

Весь третий акт затем безумная мать бежит по кочкам и камышу.
Тут я спросил: что, так и писать? Да, так и пиши. Ну, так и пишу.
Такую принял, стало быть, чашу. Такую, значит, ношу ношу.

Спасибо, хоть в четвёртом апофеоз, балет и цирк на фоне могил.
Злодей командует торжеством в помин о тех, кого загубил.
По стилю — что-то в духе dell'arte. По ритму — где-то даже Эсхил.

Убийца — в бычьей маске, в рогатой каске — выступает с левой ноги.
Вокруг массовка — хором и врозь, рыча и плача — ест пироги.
Слышны тамтамы вместо салюта. И хвойный посвист в роли тайги.

Поёт тайга, что грех быка за рога (скотина может всех забодать),
но что в пиру не жалко и втрое съесть, а после пусть голодать,
и что, конечно, вольному воля, хотя, опять же — век не видать.

Финальный луч рисует синюю зыбь, волну без берега и ковчег.
От зыби пахнет нашатырём, свезённым загодя из аптек.
Паяцы пятятся за кулисы. Мерцанье меркнет, падает снег.

Отбой, бросаю трубку. Кофе остыл. Табачный уголь в гуще гашу.
Теперь, пока не выйду на связь, меня не тронь, а то укушу.
Отнёс я ношу, выцедил чашу. Увидел дно. Лежу, не дышу.

Прощай, пальба в субботу в тире «Боярд»! Не применю оружье, пока
новейшей драме не разъясню, что не весьма она глубока.
Но — станет глубже. Если не завтра, то послезавтра — наверняка.