Есть на планете город Питер. Он поделён на острова. Будь в алфавите больше литер, я бы сложил из них слова. Склеил бы опус я и даже целый бы эпос развернул. Благо недавно в Эрмитаже я вдохновенье почерпнул.
Вздумалось вдруг в ненастье мне зайти в Эрмитаж. Взял и зашёл. А на стене висит персонаж, мало заметный глазу ярких между личин. Но среди прочих сразу я его отличил.
Щёки и лоб его багровы, силы он полон и огня. В цирке он мог бы гнуть подковы и багроветь, подковы гня. Стать бы он дельный мог сановник. Важно смотрелся бы в седле. Был бы в пехоте он полковник и канонир на корабле.
Мог бы он всё на свете, вон какой габарит! Плохо, что на портрете он сидит и молчит. Ибо герой без жеста схож неведомо с чем. Повесть моя ни с места. Что ж, пойду и поем.
Неповторим и одинаков, город шумит, течёт Нева. Жаль, в алфавите мало знаков, я бы сложил из них слова. Я разместил бы всё по полкам, распределил бы мишуру. Но персонажу (вой хоть волком) дела никак не подберу.
Время летит. Бумага терпит. Кто виноват? В Питере шум и влага. Эрмитаж нарасхват. В зале, привычным фоном став, красуется холст. И персонаж на оном - брав, беспечен и толст.
Уж с тополей, дубов и буков жёлтая падает листва. Нет в алфавите нужных буков, чтобы сложить из них слова. Способа нет добиться толка от персонажа моего. Всё потому, что был он только лодырь и больше ничего.
Да, никаких не делал дел он, я узнавал. Целую жизнь пил-ел он, пел он и танцевал. Но на холсте прекрасном всплыл из небытия. Хоть и гулякой праздным был, как Моцарт и я.
Перья долой, подать фужеры, фрукты и музыку сюда! Будем бездельничать, моншеры, будем лениться, господа! Но, несмотря на нашу леность, много веков пускай подряд ценят потомки нашу ценность и с замиранием хранят.
Организуя стаи, пусть повсюду не раз правнуки наши наизусть цитируют нас. И над рекой Невою масс народных толпа пусть вознесёт главою нас превыше столпа.