Слеза золотая, сверкни и погибни, рассыпься, зрачку не мешай. Я всей панорамы ещё не запомнил, запомню - и сразу уйду. Надежд на взаимность пускай ни малейших: ландшафты не знают о ней. Ну что ж, ни малейших... Я здесь не за этим, мне только проститься и всё.
Прощай, горожанка! Считай машинально ступени от порта наверх, домой или в гости неся con amore большую корзину маслин. Прощай, побережье! Храни con amore присущий тебе аромат. Нет войн, нет ошибок. Вода не замёрзнет. Везувий не заговорит.
Не то любопытно, что я в одночасье к такому приволью привык, сто лет накануне прожив в катакомбах - на ощупь, вслепую почти. Вопрос - отвыкать ли теперь, отправляясь обратно и слыша вослед: «Прощай, чужестранец! Ну, да, чужестранец, конечно. Конечно, прощай...»
Не вмиг, но отвыкну. Замкнусь, онемею. Везенье случайным сочту. Вернусь в подземелье, дневник безучастный продолжу не с новой строки. Но здесь, но покуда лежит предо мною густая тирренская синь, я к ней - con amore - тянусь, постигая внезапно, что значит «душа».