У меня был удачный день. Я проехал немало миль. Я прослушал богатый набор песен радио-ретро. Я забыл, что такое лень. Я забыл, что такое штиль. И от ветра слетел мой убор - головной, что из фетра. Ждал учтивый меня приём. Вечеринка из мира грёз. Джо Димаджио в списке гостей. Или кто-то подобный. Ждали чаши с вином и льдом, чудо-клавишник виртуоз - и фуршет, без особых затей, но отменно съедобный. А ещё водопад новостей и хозяин предобрый. Он представил меня родне. Я легко полюбил родню. Важный дядя мне руку сдавил (губернатор, не ниже). С двух сторон улыбнулись мне две племянницы-инженю. А вихрастый кузен заявил, что учился в Париже. Грянул клавишник до-ре-ми, откусил от сигары край - и во все свои сколько-то рук принялся за работу. Мёдом ты его не корми, виски с содовой не давай, разреши ты ему этот звук, эту самую ноту. Чтобы всё замелькало вокруг, предаваясь полёту. Между танцами я успел и освоить второй этаж, и кузену допрос учинить: тяжело ли в ученье. Я бильярдную осмотрел, не шутя посетил гараж. И на кухню зашёл уточнить, как печётся печенье. Выбивался ли я из сил? Наряжал ли себя в чалму? Подражал ли Димаджио Джо? Да ни в коем же разе! Я общителен был и мил, ибо помнил, что час тому прикатил в особняк на «пежо», а не в тундру на «КрАЗе». Всё, что делал я, было свежо, как растение в вазе. Уходя, пожевал я льда. Пожелал доброй ночи всем. Двум племянницам я подарил две зелёные груши. И отправился в никуда. Но с три короба перед тем губернатору наговорил возмутительной чуши. А снаружи мела зима. Но за нею пришла весна. Следом лето пришло, а потом - сразу осень, конечно. Предо мною - как в синема - скалы, заросли, племена возникали своим чередом и скрывались неспешно, то пылая бенгальским огнём, то чернея кромешно. У меня был удачный день. Он не кончился до сих пор. До сих пор я и гость и жених - на балу и в пекарне. В небе, несколько набекрень, головной мой парит убор. И фасады окраин родных не мешают пока мне. А не то бы я камня от них не оставил на камне.