Что изменилось в эти двенадцать месяцев, угадай с налёта. Правильно, ничего почти или очень мало. Пустой был срок. Публика шевелилась довольно вяло, пыхтя созидала что-то, после пыхтя ломала. В итоге минус, но он не весьма глубок.
Да, кое с чем обошлись неловко, в чём-то перестарались где-то. Кафель опять приклеили как-то криво, не там прокопали рвы. Жителей стало больше, порядку меньше. И речь не о части света: в Африке климат мягче, но люди едва ли проще, чем я и вы.
Меж тем - закончилось целое лето. Увы.
Не изменилась та, от чьего нытья бешусь, у чьего бедра вьюсь. Не изменился я, от чьих буриме она валерьянку пьёт. Год ей не по душе и не нравлюсь я; так я и себе не нравлюсь, но буриме-то - что ж, непременно в печку, раз неудачный год?
Кроме литературы, чем и дышать, опускаясь на дно морское? Чем и внушать себе, что после дна - ещё одно, и земля не шар? Чем утешаться, слыша, как год от года пуще грозится кое- кто досадить по первое нам число, вгоняя в озноб и жар?..
Первое! А нынче уж вон какое. Кошмар.
С литературой, правда, как раз дела вокруг обстоят не кисло. Что ни столбец газетный, то и сюжет. Мольер тебе и Гомер. Смысл объявился вдруг там, где и мух не водилось, не то что смысла. Что ни сюжет, то ребус. Хоть помещай в задачник. Ну, например.
Мать и отец тайком собирали хронику супротив тиранства. Сын-семиклассник знал, ибо рос внимательным. Только плохо рос. Так что, стесняясь роста, пока тянул сантиметров на полтораста, не доносил. Потом до ста девяноста вымахал и донёс.
Чем время нравственнее пространства? Вопрос.
Впрочем, я не о времени, я о себе, о частных своих проблемах, о языке насущном, а не о слоге, который сидит в чалме. Действовать ли мне дальше? И если действовать, то в каких морфемах? Тоном каким бравировать, молодецки глядя в глаза зиме?
Я по-советски пробовал. Не далось, мешал аромат кутузки. Пробовал по-московски - расползлось по швам, оторви да брось. Много платя за транспорт, и по-ростовски пробовал, и по-тульски: взять в оборот хотел неродное слово. Приступом не взялось.
Ладно, попробуем по-пластунски. Авось.
Эх, голубые ёлочки, белый снег, вдалеке с бубенцами тройка! Публика шевелится довольно бойко, мало кого штормит. Впрок идёт заготовка дров, успех имеют шитьё и кройка. Может, мои мне опыты стоит впредь подписывать «Юнкер Шмидт»?
Нет, до поры не буду, помедлю минимум до конца куплета, в коем: я, угловат и хладоустойчив (этакий эскимос), еду всё тем же транспортом без билета. В зубах у меня галета.
Жизнь дребезжит, подпрыгивает и воспринимается как курьёз.
Меж тем закончилось целое лето. Adios, amigos, nos encontramos mas tarde, nos encontramos...