Ветры спать ушли – с золотой зарей, Ночь подходит – каменною горой, И с своей княжною из жарких стран Отдыхает бешеный атаман.
Молодые плечи в охапку сгреб, Да заслушался, запрокинув лоб, Как гремит над жарким его шатром – Соловьиный гром.
2
А над Волгой – ночь, А над Волгой – сон. Расстелили ковры узорные, И возлег на них атаман с княжной Персиянкою – брови черные.
И не видно звезд, и не слышно волн, Только весла да темь кромешная! И уносит в ночь атаманов челн Персиянскую душу грешную.
И услышала Ночь – такую речь: – Аль не хочешь, что ль, Потеснее лечь? Ты меж наших баб – Что жемчужинка! Аль уж страшен так? Я твой вечный раб, Персияночка! Полоняночка!
* * *
А она – брови насупила, Брови длинные. А она – очи потупила Персиянские. И из уст ее – Только вздох один: – Джаль-Эддин!
* * *
А над Волгой – заря румяная, А над Волгой – рай. И грохочет ватага пьяная: – Атаман, вставай!
Належался с басурманскою собакою! Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы!
А она – что смерть, Рот закушен в кровь. – Так и ходит атаманова крутая бровь.
– Не поладила ты с нашею постелью, Так поладь, собака, с нашею купелью!
В небе-то – ясно, Тёмно – на дне. Красный один Башмачок на корме.
И стоит Степан – ровно грозный дуб, Побелел Степан – аж до самых губ. Закачался, зашатался. – Ох, томно! Поддержите, нехристи, – в очах тёмно!