Скрипнули ворота. Стынет плаха, площадь, бывши пустошью, зарделась гомоном людским, что ищет праха, вот смешно, что жизнь так рано спелась. Грязь по всем разбитым переулкам кроют льном, сукном, и что имелось в ход идёт. Тлетворно, тесно, гулко. Стены замка, хоть пусты, но строги. Вот и город весь, и вся прогулка вдоль забытой господом дороги. Но откуда родом те темницы, окон чернота, гнилые дроги, гвозди, доски, крест, который снится? Из высоких терм и акведуков, из дворцов, куда летят все птицы, пирамид и статуй, полных звуков, от аэдов, сплошь лишённых дара, от царей и их бездарных внуков, их потомков, сгинувших в пожарах, от развалин светлого Олимпа, залитых остатками нектара, от Коцита, Стикса, Леты, Лимба, от колонн, надломленных Самсоном, от менисков грека, ставших нимбом, от креста и от того, кто оный крест тащил, свою предвидя участь, оглашая мир неместным стоном, от жрецов и жриц, на всякий случай памятник себе воздвигших в меди – каждый новый ещё больше скучен, нежели последний, тот лишь бледен, от бесцветных фресок и от ярких отражений их в стекле и свете, от полотен тёмных, бледных, жарких эры Ренессанса, с человеком в центре, разошедшимся на марки, на конверты эры с имяреком в качество всеобщего мерила – века толп и криков, то есть века одиночеств, время породило шумом их и бегом, от течений финикийских, греческих, от Нила, Междуречья, Хуанхэ, вращений вкруг своей оси уже не плоской тверди под эгидой превращений и открытий ярких и неброских; вот темница!
Вот вам смех и вот вам скука – только года не хватило, отголоска, стука в дверь, какая мука – только звука не хватило, только отблеска, с укором, да хоть с ненавистью! взгляда. Жжёт разлука, не рождённая ни спором, ни раздором, тетива молчит серебряного лука. Хоть бы кто продолжил год печальным взором… Никого.