Кончилась трава, пошёл бетон, темнеет рано. Сколько позади ночей! Считал, да надоело. Был бы толк считать, но что-то слишком ноет рана. Знаю, что живой останусь, сердце не задело. «Клином – клин» щебечут пули. Тех, кто безнадёжен, мы – ещё давно договорились – оставляем. Тот, кто впереди идёт, чуть больше осторожен, чтобы не мешать, упав, идти нам самым краем.
Страшно и печально мне, и я не знаю хуже этой пары чувств. Обычно – врозь, и не привыкнуть. Я забыл страну, и я забыл, кому мы служим стрелами на карте. И всего-то – тихо вскрикнуть и упасть, оставив сзади громкость слов о долге. Чем огромней глупость, тем охотней ей поверят. Думать не пристало, этот путь не слишком долгий, чтоб на половине начинать считать потери.
Вдруг вдали мелькнуло что-то быстрым отголоском, млечной полосой – и тишина секунды длится, разбиваясь вдребезги и заливая воском всё вокруг, включая нас, и пепел на ресницах не даёт увидеть, сколько нас теперь осталось. Все идут, а я упал, и думаю о вишне, что дарил сестре, и как она потом бросалась косточками. Я один. И я шепчу чуть слышно: «Под окном, смотрите, расцветает вишня. Под окном смотрите, расцветает вишня!»