Я хотел бы родиться, например, Микеланджело – с моим именем прежде, и ангелом следом – слыть адептом ваятелей музы, что там жила, и по смерти своей быть хорошим соседом остальным, удостоенным чести коснуться божьей длани, и в мир на века принести то касанье, и как своды арки сомкнутся те века – anno domini, Рима пути.
Удивительный отзвук сквозь мрамор и холст проступает, ещё не познав однозвучье их – видеть творенья связующий мост меж камнем и сердцем в рассеянных тучах другой стороны возрожденья титанов. Оставьте! Не будем ничтожны считать ничтожных самих, сколько было обманов – не нам недостойных по имени звать.
Выворачивать суть абсолютной свободы в угоду пяти – обнажённым зачем-то – чувствам; то ветвь от убого рода, что был обновлён на заре кватроченто. Звуки истёсанной мраморной музыки с ритмами кисточек чуткого танца в ладу. От уменья ли взяты, от музы ли – но цветут под столетним дождём ренессанса.
Сжатый клубок упокоенных нервов расправится в этих безумно знакомых нисходящих метафорах, лишь только первый с бородою и кисточкой выйдет из лона праматери с дохристианским инстинктом укрывать влажной тканью во время пожара всё рожденное после. Обычной картинкой начинать, продолжать – разоряя Каррару.
И стоять и смотреть, ожидая ответа можно вечность, но мне досчитать лишь до ста хватит сил, ведь соседская «Пьéта» мне понятней, чем ваша святая «Пьетá».