Мы встали ровно в семь, ушли, позавтракав, сказав «привет-привет», «пока-до вечера», потом – подъезд, туда, сюда, пиджак, рукав, рукав, комод, еда, и делать нечего.
Окно покрылось льдом, сурьмой от холода, и значит, Новый год, и значит, весело, пойдём с тобой гулять, покуда молодо, не зря мы кудри все свои развесили!
Покуда есть хотя бы что развешивать, представим краткий миг слепящей истины, что мы не зря вдвоём, и вдруг опешили, что не к стене глухой с тобой, а от стены идём, идём, идём, идём…
Но распорядок дня – сиречь порядок снов, и там, и там – не взрыв, а самый стылый штиль, чума, пустыня, степь, и целым рядом слов иных я б всё назвал, коль позволял бы стиль.
Итак, привычка уж не счастье, а судьба, замена правилам, готовый субститут, бери и пробуй! Вот и взял, моя слепа удача, но судьба теперь и ныне тут.
Не то, чтоб я грущу, или она грустит, но просто что-то всё не удивляет вновь, заснул во мне герой, мальчишка тоже спит, и лишь седой старик, ступни разбивши в кровь, идёт, идёт, идёт, идёт…
Шальные дни свои давно оставили. Зачем я всё пою осанну прошлому? К сему итогу мы зачем себя вели? К итогу явному, коль скоро пошлому?
Скажи же, в сумраке, тобою виденном, найдя себя со мной вдвоём, запомнишь ли как этот сумрак был двоим обиден нам, он нас лишал пути, и мы с тобой не шли.
Мы оба хмуримся от смертной вечности, живём затяжками, считаем стопками, грызём, как палку, жизнь, но к бесконечности сквозь муть и беды дней шагами робкими идём, идём, идём, идём…