Повезло тому, кто живёт в Орле – говорил мой друг, сам в Париже рос. Что в твоём Бордо или, там, в Арлé – те же дамы. Даже, пониже рост. Что скрежещешь зло? Только знай-глотай, взглядом провожай, говоря «шерше», улиц синеву до кости глодай. Был ли ты в Клиши? Хоть сие клише, всё же, побывай. Как шпион, филёр, озирайся, рот разевай, трезвонь о нагой красе, чей немытый флёр разбавляет гулких окраин вонь. Да, и здесь, и здесь, мой орловец-друг, деревянный крест всё скрипит, скрипит – как средь поля дом, постаревший вдруг лет на двадцать пять, кто же там зарыт? Красота витрин, всё фаянс-фарфор, брассери, бистро, не язык – кисель! Всё крадёшься, словно багдадский вор? Доставай кошель, и отсель досель награждай певцов, им что франк, что рубль, все гребут! Ведь певши, легко грести. Их, поэтов, огнь, он же чёрный угль, не даёт им спать, ты их всех прости! И прости меня, Иль-де-ла-Ситé не роднее мне, чем простор тайги, или город N, полуостров Т, надоел Рембо, я люблю Айги. Видишь, тянет нить Сены-синевы острый башни шпиль, что дрожит, плывёт. Он к тебе на «ты», ты к нему на «вы» – ты к нему, который глухим слывёт, обратись, узнай, как здесь жили до, и потрогай воду, возьми в ладонь, расскажи, что счастлив ты, или что, у тебя в груди тоже жжёт огонь! Русской горечью сладкий сумрак сей ты разбавь, терзай глухо ноту «ля». Индигирка ж чище, а Енисей – тот же Елисей, и поля, поля! – то пусты, то нет, то кресты, то хлеб. Здесь горит Монмартр, там – лишь сорок ватт. Этот самый ваш, Аполлон иль Феб – то «а-ля Париж», то «аляповат». Разведи костёр да на пляс Пигаль, и уйди к Берси, чтоб потом – к Руси, из окна впивай очи в нашу даль, Богу нашему впредь шепчи «спаси».