Восходит заря, но ничьих она губ не затеплит - немыслимо завтра и некуда деться надежде. Голодные деньги порой прошумят над бульваром, спеша расклевать позабытого в парке ребёнка,
У зари над Нью-Йорком четыре ослизлых опоры и вороньи ветра, бередяшие затхлую воду. У зари над Нью-Йорком ступени безвыходных лестниц, где в пыли я искала печальный рисунок фиалки.
И кто пробудился, тот чувствует каждым суставом, что рая не будет и крохи любви не насытят, что снова смыкается тина законов и чисел, трясина бесцветной игры и бесплодного пота.
У зари над Нью-Йорком четыре ослизлых опоры и вороньи ветра, бередяшие затхлую воду. У зари над Нью-Йорком ступени безвыходных лестниц, где в пыли я искала печальный рисунок фиалки.
Рассвет умирает, глухой от кандального лязга, в содоме заносчивых знаний, отринувших землю. И снова, кренясь от бессонницы, тянутся люди, как будто прибитые к суше кровавым потопом.
У зари над Нью-Йорком четыре ослизлых опоры и вороньи ветра, бередяшие затхлую воду. У зари над Нью-Йорком ступени безвыходных лестниц, где в пыли я искала печальный рисунок фиалки.