Командир весь в образе и только ждет приказ. Где-то в Петрограде захватили телеграф. Все, хана! Да здравствует безудержный экстаз! Корчится в конвульсиях усатый, жирный граф, Пухнет в депутата шелухою Железняк. Ты и я, и он теперь свободный гражданин. А у нас в деревне знает каждый, блин, босяк – Власть нам разрешила хапать, ты хватай, беги, не жди.
Кто из нас охвачен был идей о счастье трудовом, Кто из нас погиб в пылу сражений, мечтая об одном, Кровью, искупив свободу, защитив от пуль, Мы заступим в страшный, пламенный патруль. Лицензию отстрела нам выдадут скорей – е-е-е-ей! У нас пропало чувство безвольного стыда, У нас пропала совесть, отсутствие страданий, Теперь все можно трогать, теперь все можно брать, Теперь святыни можно, несчастные попрать – Награбленное грабь! Награбленное грабь! Награбленное грабь! Награбленное грабь!
Вроде все нормально, вроде все пучком – Немцам золотишко, русским лагеря. Красная саркома косит всех сачком. Слепо исполняются заветы Октября. У кормила власти беспредельный Бычий Хлоп, Стервы с комиссарами, пьяными в Кремле Рвут поводья коммунизма, трогают в галоп, А у нас в деревне тараканы на столе.