Я так боюсь к тебе внезапно охладеть, Боюсь, когда моя любовь и страсть угаснет, И не захочется чего-либо хотеть, И все, что было, станет тусклым и напрасным.
Боюсь, когда субботним вечером, устав, Поодиночке ляжем в тесную кровать. И: "Как дела?" мы не спросив и не узнав, Друг-друга перестанем удивлять.
Когда мы перестанем видеть небо, И я в проеме виновато обопрусь, И будто невзначай уйдя за хлебом, К тебе уже обратно не вернусь.
И будет некуда бежать или пойти. И, вдруг, от горечи живот и нервы скрутит! Сойти б с ума и с места не сойти, В бессвятстве изуродованной сути!
Устав от пьянства, взвесив, что к чему, Пойму, что жил все это время не любя. И буду вынужден склонится к одному, Что все стихи, что я писал - не про тебя.
Я для тебя, уже давно, готов исполнить Любой твой необузданный каприз. А ты пытаешься, как-будто что-то вспомнить, Забывшись куришь у плиты и варишь рис.
Мне вновь и вновь включают треки Полозковой. Стихи отличные, но все дают понять, Что все написанное мной - давно не ново, И что вообще пора завязывать писать.
Пусть далеко мне до Большой литературы, Твоя уверенность во мне прибавит сил. А то, что я опять температурю... Так это я случайно допустил.