Я и знать не знаю, что это за Ребендер, однако счел своим долгом заверить, что это - действительно он. Федя с недоумением посмотрел на меня, но я дал ему знак молчать и через несколько времени урвал минутку сообщить, в чем дело. Федя согласился с удовольствием поддерживать мою невинную ложь, и мы пошли с ним пускать такого туруса на колесах (или, по выражению французского учителя г.Варена, \"на турусах, на колесах\"), что они окончательно уверились, что мы знаем этого \"противного Ребендера\". Но вдруг Люд. Викт. спросила: - Да как же вы знаете Ребендера, когда он не во второй, а в третьей гимназии? - Ничего не значит, - храбро возразил Федя, - у меня там целая компания знакомых: Абжелтовский, Абрамович (тут он прибрал такие фамилии, которых, я думаю, никто еще и не слыхивал). - А что, его сестра приехала? - вдруг спросила Миля, обратясь к Феде. - Приехала, - уверенно ответил он, - нет, позвольте, как же... приехала, приехала... Я слушал да смеялся втихомолку. Таким образом завели мы интригу с Абариновой и Чичаговой. Приехав в гимназию, мы выбрали по листку из ролей братьев Мельницких и на этих листках послали письма к Нине. Это был последний удар их неверию. Теперь они окончательно уверились, что все это - правда. Ну, если уверились, тем лучше для нас. Мы продолжаем до сих пор нашу интригу и сводим с ума Нину; Милю мы не видели с тех пор. Нина, как говорит Федя, имела глупость в меня влюбиться. Что же, на здоровье! Предполагаемый, но неудавшийся театр Чичаговых навел меня на мысль учинить такую же штуку, Федя поддержал мое предложение, и решено было, испросив предварительно согласие Николая Николаевича (дяди Феди), привести в исполнение нашу мысль. С его стороны не было препятствий, и вот мы принялись хлопотать, переписывать роли, закупать нужное. В последнюю ночь клеили декорации, несмотря на то, что внизу был бал и нас приглашали танцевать. Настал с нетерпением ожидаемый вечер. Можно легко представить наш ужас, когда мы вдруг узнали, что Вася окончательно не знает большей половины роли и не имеет нужного костюма. С костюмом кое-как наладили, а роль думали, что сойдет, и думали не напрасно. Перед обедом Федя и его товарищ Философов отправились гримироваться. Остальным лицам это было лишнее. Философова узнать было нельзя: он был превосходно загримирован. Все собрались около шести часов. Была сделана последняя репетиция, и наконец, когда публика разместилась, - зрителей было человек до пятидесяти, - решили, что пора поднимать занавес. Первая пьеса была водевиль Баженова \"Бедовая бабушка\". Перед открытием занавеса две девочки: бабушка (С.Н.Мамантова) и внучка (М.А. Пещурова) поместились на сцене. Уморительно было видеть их перепуганные личики и смотреть, как они крестились перед началом. Наконец занавесь поднялась. Глаша (внучка) начала довольно бойко, но бабушка, и без того говорящая обыкновенно неясно, заголосила таким неистовым дискантом, что зрители и актеры за сценой не удержались и фыркнули. Бабушка, не конфузясь, быстро продолжала свою роль, качая в такт головою, убранною чепцом. Через несколько времени на сцену должен был выйти доктор, которого роль исполнял А. И. Философов. Его выход был превосходен. Потом появился и я. Как только я вышел на сцену, множество зрителей сильно смутило меня, но я, запихав подальше страх, чисто заговорил свою роль; вскоре я освоился с новизною положения, и голос потерял свое прежнее дрожание. Первая пьеска сошла довольно удачно, настала очередь второй. Большая часть актеров очень плохо знала роли (в том числе и аз многогрешный). Открылась занавесь, Федя отлично сказал свой монолог. Затем Философов сыграл также недурно. Потом показалась супруга Феди (Е.М. Пещурова), наконец я, а после меня Вася.